— Так разве это плохо?

— Хорошо-то хорошо… а только не очень я верю милым простушкам!

Милеста оказалась не только славной, но и храброй девушкой. Она отказалась надеть на талию широкий, удобный, но безобразный пояс — и раз за разом взмывала под высокий потолок, стоя на крюке ножкой в туфельке, украшенной на носке яркой матерчатой бабочкой, правой рукой держалась за толстый канат, а левой еще и размахивала черным «крылом». Сидящие в зале комик Пузо и «злодейка» Уршита признали, что полет смотрится отменно.

А художницу возвратившийся из лавки Бики увел на второй балкон — работать.

На балконе уже стояли два деревянных щита и ведра с красками.

— Это оазис в наррабанской пустыне, — указал Бики на щиты. — С пальмами.

— Больше похоже на подгоревшую яичницу с пучками укропа, — оценила заморский вид художница.

— Облезло малость, — признал Бики. — В сегодняшнем спектакле эти декорации не работают. Да мы бы и не успели к вечеру, малярные краски долго сохнут… ну, что я говорю, госпожа и сама это знает.

— Не знаю, — безмятежно откликнулась Авита. — С малярными красками до сих пор дела не имела.

Почтительная улыбка замерзла на лице бутафора.

— Но… как же… разве госпожа до этого не рисовала декорации?

— Ни разу. — В небрежном ответе девушки не было даже тени смущения.

— Но тогда… но как же…

— Очень просто. Я спросила Раушарни, нет ли в театре работы для художницы. Он тут же попросил меня подновить декорации.

Бики понял, что он сошел с ума. Или мир перевернулся корнями вверх. И в том, и в другом случае ему не хотелось терять место в театре, а значит, нельзя было спорить с Раушарни.

Бутафор показал этой немыслимой девице, как надо работать с валиком и малярной кистью, и объяснил, что наррабанский оазис должен выглядеть красиво не вблизи, а из зала. А потому следует думать о сочетаниях красок (пусть вблизи они будут даже грубыми) и соблюдать линии рисунка — вот они, видны под осыпавшейся краской, а где не осыпалось, там оставить рисунок по-старому, только подновить поярче.

Слушая, Авита разгоралась азартом и нетерпением. Да, малярная работа… да, ремесло… но как же ей хотелось сейчас применить поучения на деле! И чтоб никто не стоял над душой!

Бутафор даже не понял, как это произошло: его с кучей благодарностей вывели, почти вытолкали с балкона, поклялись во всем следовать его мудрым советам и захлопнули перед его носом дверь.

Бики удивленно покрутил головой и пошел прочь. В конце концов, если барышня испортит пару щитов — не страшно, в ближайшие дни не будут ставить ничего наррабанского, он сам успеет все переделать…

Авита поспешно надела купленный у хозяйки гостиницы старый фартук. Сейчас ей хотелось только одного, чтобы ей не мешали. Чтобы никто не заявился на балкон…

— А я, между прочим, не служу Кругу, господин Лабран. Я вольный контрабандист, торгую со всеми странами подряд. Да, я передаю за плату твои письма на Берниди. Но задерживаться на несколько дней для меня слишком рискованно.

— Но, капитан, ты же бернидиец!

— И что? Если береговая охрана конфискует «Вредину» и продаст меня со всей командой в каменоломню — что, родные Семь Островов меня в складчину выкупят? И подарят новую шхуну?

— Ты все равно рискуешь у каждого чужого берега!

— Рискую. И шхуной, и шкурой. Но сам решаю, где, когда и как рисковать. Я, а не Круг!

— Но стараешься рисковать там, где это выгодно?

— Задаром со шкурой расстается только змея.

— Так я же тебе предлагаю деньги! И большие!

— Сразу? На бочку?

— Что ты! Я столько золота сроду в руках не держал. Задаток вперед, остальное получишь на Берниди.

— Эту сказку я уже слыхал. Расстараюсь, сделаю дело — а Круг скажет, что ты, Лабран, не имел полномочий обещать мне такую сумму.

— Я бы тебе, Ирслат, врать не стал. Мне еще до внуков дожить хочется.

— Ты, положим, врать не будешь. А эти семь акул из Круга, чтоб денежки не отдавать…

— Ирслат, я же даю роскошный задаток. И прошу только задержаться. Тебе же не надо атакой с моря брать Аршмир!

— Как говорится, лучше медяк в кошельке, чем алмаз вдалеке. Мне прошлый раз пообещали, что в пещере меня будет дожидаться не только обычный груз, но и люди на продажу. Сейчас на Берниди рабы в цене. И что, прикажешь несколько дней бултыхаться возле здешних берегов с рабами в трюме?

— Чтоб им околеть, тем рабам! Я тебе толкую о деле, которое не только выгоду даст. Оно переиначит лицо мира и останется в летописях.

— Вот как? И не скажешь, в чем дело?

— Не могу, Ирслат.

— Вообще-то смог бы. Кликнул бы я парней — враз бы из тебя все тайны на палубу горкой вытряхнули. Но я сделаю иначе. Оставайся у меня на борту, дойдем вместе до моей пещеры. Если меня ждет груз, которому в трюме ничего худого не сделается, — твое счастье, подожду пару дней. А если люди, да не полудохлые нищие, а настоящий товар, — высажу тебя на берег. И «Вредина» покажет корму веселому городу Аршмиру…

Глава 7

Десятник Аштвер с тревогой глянул на солнце, высоко стоящее в небе.

Нагромождение прибрежных скал закрывало море от стражников, укрывшихся в небольшой расселине. Глазастый Алки отправлен наверх — высматривать шхуну Ирслата. Но и сверху обзор не ахти.

Удобное место выбрал Ирслат для своего тайника. Вроде и не очень далеко город, а случайных глаз можно не опасаться. И берег, и взморье тут такие, словно их демон разжевал да выплюнул. Каша из воды и валунов, укрытых лебедой, чабрецом и иглицей.

Хорошо, что Гижер еще подростком излазил здешние кручи. Поговаривали, что Гижер в юности путался с контрабандистами. Но Аштвер не приставал к подчиненному с лишними вопросами. Ну, путался и путался, дело прошлое. Зато и Змеиное ущелье знает, и пещеру эту проклятую нашел. Просто так бы ее не углядеть: ущелье и подступы к нему сплошь поросли дымарником.

А красиво, демон его дери! Словно и впрямь по склонам на кустах повисли облака розоватого и фиолетового дыма. Эти пышные, легкие метелки будут качаться под ветром до конца Щедрого месяца. И к соленому запаху моря будет примешиваться их горьковато-терпкий аромат…

Сухо щелкнув, ударил камешек, вывернувшись из-под чьей-то ноги. Аштвер вскинулся, выхватил меч. Рядом так же бдительно обернулся на шум Гижер. Но тут же оба убрали оружие в ножны: по дну расселины шел Говорун, оставленный у входа в пещеру. Он вел перед собою, вывернув пленнику руку, плюгавого человечка в холщовой рубахе. Пленник согнулся вдвое, лица не видно, только растрепанная макушка.

— Этот вышел по нужде, — коротко объяснил седой наемник, толкая пленника к Аштверу. — Быстрее допрашивай, командир, пока его не хватились.

И замолчал, словно потерял интерес к происходящему.

Даххи и Гижер подошли ближе. Хорошо стоят, правильно: пленнику некуда бежать. А новенький, Ларш, — этот просто любопытствует, таращится в оба глаза.

Пленник выпрямился. Вытаращенные глаза, прыгающие губы… вот и славно, не надо запугивать.

— Сколько вас? — сурово спросил десятник контрабандиста.

Тот попытался ответить, но только шумно всхлипнул. Говорун дал пленнику затрещину — не в полную силу, а так, чтобы в чувство привести. Подействовало. Выражение глаз стало осмысленным, губы зашлепали: видать, подсчитывает в уме.

— Четырнадцать морд.

— С твоей мордой? Или без твоей?

— Без моей, — уныло вздохнул контрабандист.

— Что так много-то? — не удержался Гижер.

— Мы товар недавно принесли. И велено было дождаться шхуны.

— Пленников много?

— Не считал, десятка полтора.

— Женщины и дети есть?

— Почитай, только они и есть.

— Пещера большая? Другие выходы имеются?

— Вроде большая. Я тут в первый раз. Не осматривался, у стены сидел…

— Что ж ты, Говорун, такого неудачного притащил? — ухмыльнулся Даххи. — Ничего толком не знает. Сведи обратно, обменяй на другого.